Уместно ли использовать на уроках гуманитарного цикла   воспоминания и письма (то есть, эпистолярное и мемуарное наследие) великих людей? Не усложнит ли это и без того перегруженную учебную программу? С уверенностью можно сказать: такой материал необходим, и в руках умелого педагога он может стать уникальным инструментом погружения школьников в контекст эпохи.

Письма Лермонтова, Пушкина, Кюхельбекера, Белинского, Гоголя – это бесценные, подлинные, очень эмоциональные свидетельства, которые позволяют ощутить пульс времени, вливают в исторические схемы прошлого живую горячую кровь, делают нас соучастниками событий. Это своего рода машина времени: точная, насыщенная живыми образами, чувствами, биением мысли и человеческой страстностью.

Например, о современном ему дворянском  обществе М.Ю. Лермонтов писал из Санкт-Петербурга  М.А. Лопухиной 28 августа 1832 года «Видел я образчики  здешнего общества: дам весьма любезных, молодых людей весьма воспитанных; все вместе они производят на меня впечатление французского сада, очень тесного и простого, но в котором с первого раза можно заблудиться, потому, что хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями»  [2, с. 366 ].

Еще более резко говорит об отсутствии оригинальности мысли, единообразиии преклонении перед иностранцами русских дворян А.С. Пушкин. В «Рославлеве» он описывает визит в Россию знаменитой француженки m-medeStaёl: (речь идет о званом обеде в честь знаменитой иностранки): «Как ничтожно должно было показаться  наше большое общество этой необыкновенной женщине! Она привыкла быть  окружена людьми, которые ее понимают,  для которых блестящее замечание, сильное движение сердца, вдохновенное слово никогда не потеряны; она привыкла к увлекательному разговору высшей образованности. А здесь… Боже мой! Ни одной мысли, ни одного замечательного слова в течение трех часов! Тупые лица, тупая важность – и только! Как ей было скучно! Как она казалась утомленной! Она видела, что им было надобно, что могли понять эти обезьяны просвещения, и кинула им каламбур. А они так и бросились! Я сгорела со стыда и готова была заплакать… Но пускай, … пускай она вывезет о нашей светской черни мнение, которого они достойны. По крайней мере, она видела наш добрый простой народ и понимает его.  Ты слышала, что она сказала  этому старому несносному шуту,  который из угождения к иностранке вздумал было смеяться над русскими  бородами: «Народ, который тому сто лет, отстоял свою бороду,  отстоит в наше время и свою голову!» [9, 134,135].

Михаил Юрьевич получил прекрасное дворянское воспитание, и среда, описываемая А.С. Пушкиным, была ему хорошо знакома. Но благодаря незаурядному таланту, он смог не только впитать все лучшее, что несло западная культура, но синергетически соединить его с родной, русской средой, прекрасно отличая «зерна от плевел».

Наблюдая нравы современников, Лермонтов саркастически писал: «Человек – карета; ум – кучер; деньги и знакомства – лошади; чем более лошадей– тем быстрее карета скачет в гору»  [5, 432].

Совсем иную картину представляют лермонтовские описания  образа жизни военного человека на Кавказе. В них присутствует энергия жизни,  динамика, активность, целесообразность и воля. В письме к С.А. Раевскому из Тифлиса в ноябре 1937 года он пишет: «С тех пор, как выехал из России, поверишь ли, я находился до сих пор в беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом; изъездил  Линию  всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы,  был в Шуше, в Кубе, в Шамахе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже…»  [6, с. 392].

Насколько описываемый поэтом образ жизни отличается от стиля отношений, царившего в имении обожавшей его бабушки, где юный барчук воспитывался в атмосфере изнеженности и ласки, где каждое его желание было для бабушки законом. Можно сделать вывод, что мятежный дух, воображение художника смогли изменить даже поведенческие привычки и жизненные запросы талантливого человека.

Интересна мысль Михаила Юрьевича  по поводу  изучения языков (аутентичной культуры) разных народностей: «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще, в Азии необходим, как французский в Европе,  да жаль, не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться. Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч., теперь  остается только  проситься  в экспедицию  в Хиву с Перовским» [6, 392].

Можно только представлять, столь богатые впечатления вынес бы Михаил Юрьевич из этих путешествий! Сколько сюжетов, наблюдений, точных деталей, поведенческих моделей, ассоциаций, «жизненных замет». Воистину, Лермонтов, которого мы знаем – это лишь малая часть айсберга, который должен был состояться во славу русской литературе, если бы не трагическая дуэль.

Ритмоинтонационная структура стихов М.Ю. Лермонтова, их романтический строй, музыкальность и стилистическое своеобразие формировались под влиянием  наработок замечательных поэтов начала ХIХ века и, естественно, главную роль здесь играла вдохновенная муза Александра Сергеевича Пушкина. Поэтому, анализируя специфику образного языка  поэта, целесообразно обратиться к детерминантам его творчества, а именно – к размышлениям на литературные темы его замечательных современников;  к рассмотрению настроений, влияний, тем, которые занимали их внимание, влияли а мировоззрение и мироощущение.

Его замечания психологически точны и выверены, они могут помочь начинающим авторам в период  творческого становления, например: «Вдохновение есть расположение души к живому приятию впечатлений, следовательно, к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных». «Служенье муз не терпит суеты». «Точность и кратость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей, без них блестящие выражения ничему не служат». «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная» - каждая из этих мыслей, ставших давно хрестоматийными, представляет собой целую программу действия, целую философию [10].

Русский романтизм начала   ХIХ века испытывал сильные влияния Запада, молодые люди зачитывались книгами  Байрона, Вальтера Скотта, Андре Шенье, впитывали их эстетику, мифологизм и красоту. Михаил Юрьевич Лермонтов не избежал данных влияний. Его образы утончённы, поэтичны и  динамичны. Обратимся к эпистолярному наследию значимых для него людей,  ких письмам. Бесспорно, они являются эталоном  икамертоном, позволяющим многим последующим поколениям российских поэтов верно расставлять поэтические акценты, выстраивать форму, разрабатывать композицию поэтических произведений.

Лермонтов умел читать модных авторов, не теряя русской самобытности, увлекаясь блеском их фантазии, но не теряя национального самоуважения. О таком, разумном и трезвом подходе к западной литературе А.П. Пушкин писал: «Главная прелесть романов Вальтера Скотта состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем  не с напыщенностью французских трагедий,  – не с чопорностью  чувствительных романов – не с достоинством  истории, но современно,  но домашним образом» [8, 344].

Чтобы глубже понять сущность поэтических процессов того времени, обратимся к типичным для него художественным образам.

Одной из пронзительных линий поэтического творчества М.Ю. Лермонтова является лейттема желания отрешиться от мучительных проблем жизни и найти отдых в призрачном мире покоя и счастья: «Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть. Я хочу свободы и покоя…». Вместе с тем, как в его стихах, так и в эпистолярном наследии настойчиво звучит мысль о крепкой привязанности к жизни, ее радостям, постижении ее тайн, понимании бесценности ее дара. Эта мысль звучит в письме к М.А. Лопухиной из Петербурга от 03.09 1832 года: «…сон, счастливый, божественный сон расстроил меня на весь день… Не могу ни говорить, ни читать, ни писать. Странная вещь эти сны! Это иная жизнь, часто более приятная,  нежели действительность. И я отнюдь не разделяю мнения тех, которые говорят, будто жизнь есть сон,  я осязательно чувствую ее  действительность, ее привлекательную пустоту.  Я никогда бы не смог отрешиться от нее настолько, чтобы презирать ее; потому, что  что жизнь моя – я сам, я,  который говорит теперь с вами и который может в миг обратиться в ничто, в одно имя, то есть опять-таки, в ничто. Бог знает, будет ли существовать это  я после жизни!» [1, 370]. 

В письмах Лермонтова – предчувствие грядущих событий, даже приятие их, трагическое ощущение конечности бытия и чувственная оценка бесценности жизни.

Не только у М.Ю. Лермонтова эпистолярное наследие представляет  собой  своего рода комментарии к наследию художественному. Письма и мемуары великих людей помогают глубже понять детерминанты и первопричины жизненных событий, а также логику рождения художественных образов. Например, великолепная, искренняя, трепетная  книга «Моя жизнь» младшей сестры Софьи Андреевны Толстой Татьяны Кузьминской (в девичестве Берс, ставшей для Л.Н. Толстого прототипом его Наташи Ростовой) просто роднит нас с патриархальной, по-русски широкой семьей Берсов, с их традициями, истинно любовными отношениями, разумным порядком, требовательностью к детям.  Просто и честно Татьяна Андреевна рассказывает о круге их знакомых, гостях, описывает, как «Лёвинька» (Л.Н.) выспрашивал у нее подробности восприятия девочкой-подростком мельчайших событий ее возраста, ее тайные мысли, движение чувств, затаенных желаний. Читая данную книгу, мы понимаем, какой бесценный подарок послала Толстому судьба в лице этой чистой девочки. Она более естественна, чем Наташа – (это уже художественный образ). Чувствуется, что Толстой был ею просто очарован. Объяснение в саду, поцелуй куклы, упражнения в пении, отношения с маменькой – реальные события взросления Татьяны Андреевны, калька с ее жизни. Она описывает их почти так же интересно, как сам великий русский писатель. Но насколько легче читается «Война и мир» после ознакомления с этими текстами! Сложность структуры романа словно исчезает, мы будто бы переносимся в пространство того времени; герои романа становятся нашими добрыми знакомыми, мы захвачены перипетиями их судеб, понимаем причины ошибок, радуемся  счастью любимых героев.

Удивительно глубоки письма доктора Берса к зятю, молодому Толстому, который после свадьбы стремился построить супружескую жизнь согласно своим, не всегда природосообразным принципам (например, хотел, чтобы Софья Андреевна, невзирая на жестокий мастит, кормила первенца грудью, как это было принято в крестьянской среде). Читая их переписку, понимаешь, насколько непростым человеком в быту был Лев Николаевич.

А письма великолепной супруги А.С. Пушкина Натальи Николаевны? «Чистейшей прелести чистейший образец…» Женщина, оказавшаяся в сложнейшей ситуации после трагической дуэли, обвиняемая соотечественниками во всех смертных грехах, без средств, вынужденная уехать в деревню с четырьмя постоянно болеющими детьми на руках, отказавшаяся от услуг доктора, потому, что не могла оплачивать его услуги… Ее письма поражают смирением и трагизмом, личность вырастает до истинно шекспировских масштабов.

Выработанные веками принципы коммуникации в эпистолярном наследии и умение давать глубокий анализ окружающей действительности в мемуарной литературе являются одной из отличительных черт русской дворянской культуры.

Письма и мемуары читаются столь же увлекательно и представляют собой бесценный фактологический материал для добросовестного исследователя, как и артефакты эпохи: фотографии, предметы быта, архитектура, живопись, литература. Эпистолярная и мемуарная литература – это первоисточник, который позволяет реконструировать события, их детерминанты, движущие силы, и истинных героев тех или иных событий. Зачастую последующая критическая литература бывает тенденциозна, социально ангажирована и субъективна. Естественно, каждый критик пишет о событиях или людях в соответствии с общепринятыми воззрениями: достаточно вспомнить, насколько тенденциозно во времена социализма оценивалось все «буржуазное», как было принято ругать, допустим, диссидентов, хотя в период перестройки их «подняли на пьедестал» (порой даже преувеличенно высоко). Иными словами, мемуарная литература является бесценным первоисточником, позволяющим реконструировать  жизнь человека в эпохе. Она позволяет раскрыть мысли, чувства, раздумья, сомнения, пути рождения тех или иных решений; настроения, идеи, которые породили целые идеологические или культурные течения. Помогает выявить то, с чем автор был не согласен, с чем боролся, проследить контекст рождения новых идей.

Например, великий русский актер Михаил Чехов большинство бесценных крупиц своего опыта передал потомкам именно в мемуарной литературе, умело сочетая раздумья о судьбах искусства  с точными, глубоко профессиональными советами молодым актерам. Он писал, что в процессе организации сценического внимания артист «внутренне совершает одновременно четыре действия. Во-первых,  держит незримо объект своего внимания. Во-вторых, притягивает его к себе. В-третьих, сам устремляется к нему. В-четвертых, проникает в него» [11].

Как видим, эмоциональные и искренние мысли талантливого человека позволяют нам глубже понять атмосферу и детерминанты жизни общества, своеобразие исторических перипетий. Д.С. Лихачев писал: «Мы не должны забывать, что за широкой листвой скрывается прочный ствол источников, работы над источниками. Прогресс часто состоит в дифференциации и спецификации внутри какого-то явления (живого организма, культуры, экономической системы и пр.). Чем выше на ступенях прогресса стоит организм или система, тем выше и объединяющее их начало. ... То же самое и в культурных организмах — объединяющим началом являются высшие формы культуры. Объединяющее начало русской культуры — это Пушкин, Лермонтов, Державин, Достоевский, Толстой, Глинка, Мусоргский и т.д.» [7, с. 321].

 Таким образом, можно сделать вывод, что любой историко-культурный документ является артефактом, позволяющим осмыслить смысл глубинных социокультурных процессов, точно расставить акценты, а значит, обращение к мемуарной литературе и эпистолярному наследию в условиях школы оправданно, целесообразно и полезно.

Лермонтова часто называют пророком. Многие его мысли  через десятилетия становились действительностью. Достаточно вспомнить символический диалог дат его рождения и трагических событий ХХ века. В связи с этим хотелось бы процитировать  его высказывание (1841), впервые опубликованное в журнале «Отечественные записки» в 1844   году (т.32, №1), касающуюся судьбы России: «У России нет прошедшего: она вся в настоящем  и будущем. Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем  двадцать лет и спал крепко, но на двадцать первом проснулся от тяжкого сна, и встал, и пошел… и встретил  он тридцать семь королей и семьдесят богатырей, и побил их, и сел над ними царствовать. Такова Россия» [3].

Будем надеяться, что классик, как всегда, окажется прав.

Литература:

1. Лермонтов М.Ю. Письмо к М.А. Лопухиной из Петербурга от 03.09 1832 года. // Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в 4 томах. Т.4, с. 370.  
2. Лермонтов, М.Ю. Письмо к М.А. Лопухиной от 28 августа 1832 года из Санкт-Петербурга.  // Собрание сочинений в 4 томах. Т.4, с. 366.
3. Лермонтов М.Ю. Размышления. //Отечественные записки», 1844г.  Т. 32, №1.
4. Лермонтов М.Ю. Письмо к  М.А. Лопухиной из Санкт-Петербурга  от 28 августа 1832 года. //Собрание сочинений в 4 томах. Т.4.
5. Лермонтов М.Ю. Мысли, выписки и замечания. // М.Ю. Лермонтов. Собрание сочинений в 4 томах.  Т.4, с.432.  
6. М.Ю. Лермонтов. Письмо к С.А. Раевскому из Тифлиса, ноябрь 1937 года. // Собрание сочинений в 4 томах.  Т.4, с. 391.
7. Лихачёв Д. С. Русская культура. М., 2000. С. 321.
8. А.С. Пушкин об искусстве. // Предисловие и комментарии А.А. Вишневского. Том 1. А.С. Пушкин о романах Вальтера Скотта.
9. Пушкин А.С. Рославлев. 1831. VI, 134, 135.
10. Пушкин А.С. Высказывания. // httр: inpearls.ru›alexander pushkin
11. Чехов М.А. О работе актера над собой. По системе Станиславского. – М.: «Искусство», 1995. – 208с .

Шопина Л.П.,

к.п.н, доцент, Липецкого государственного

педагогического университета имени П.П. Семенова-Тян-Шанского,

г. Липецк, Россия