Петр Юрьевич руководствовался, видимо, экономическими соображениями. Он рано оставил военную службу и решил заняться хозяйством, надеясь покупкой нового имения в черноземной полосе поправить свои дела.

Но кропотовское имение не оправдало возлагаемых на него надежд. Семья у Петра Юрьевича и Анны Васильевны была большая, шестеро детей: сын Юрий, родившийся в 1787 году, и дочери — Авдотья, Наталья, Александра, Екатерина и Елена. Расходы были большие, и эта ветвь рода Лермонтовых, как и прочие, постепенно обеднела.

Юрий Петрович, отец поэта, по родовой традиции избрал военное поприще. Он учился в Петербурге, в Первом кадетском корпусе, по окончании которого получил офицерский чин и был выпущен «в Кексгольмский пехотный полк прапорщиком 1804 года октября 29, произведен подпоручиком с определением по-прежнему в Первый кадетский корпус 1805 года сентября 4, поручиком 1810 года мая 28 <...>, 1811 года июля 26 объявлены ему высочайшее удовольствие и благодарность. В походах и штрафах не был, к повышению аттестовался достойным... за болезнью уволен от службы капитаном и с мундиром...» в ноябре 1811 года.

Военная карьера прервалась в самом начале: Юрию Петровичу было всего 24 года. Оставив службу, Юрий Петрович поселился в Кропотове и занялся хозяйством.

Но когда в 1812 году над отечеством нависла опасность вражеского вторжения, Юрий Петрович вступил в тульское дворянское ополчение. Нам известно, что в 1813 году он находился на излечении в витебском военном госпитале¹.

Кропотово по нынешнему административному делению входит в Липецкую область, в Становлянский район. Недалеко от Кропотова в селе Васильевском Елецкого уезда Орловской губернии (ныне с. Васильевка Краснинского района Липецкой области) проживала многочисленная семья Арсеньевых — Василия Васильевича и Афимьи Никитичны.

Их сыновья занимали высокие служебные посты в Москве, в Петербурге и в соседних с Орловской губерниях.

В доме Арсеньевых всегда было много гостей. Через сыновей и их семьи в Васильевское доходили московские и петербургские новости.

Из Тархан к Арсеньевым в село Васильевское приезжала Елизавета Алексеевна с дочерью Марией Михайловной. В Васильевском Мария Михайловна и познакомилась с соседом Арсеньевых — Юрием Петровичем Лермонтовым. Имение Лермонтовых было в 35 верстах от Васильевского.

Как сообщал биограф Лермонтова П. А. Висковатый, привлекательная наружность, светский лоск петербургского

Иллюстрация:

П. Ю. Лермонтов, дед поэта.

Портрет работы неизвестного художника, масло. офицера произвели сильное впечатление на романтическую натуру Марии Михайловны².

Симпатия, видимо, была взаимной, и вскоре состоялась свадьба. Елизавета Алексеевна была недовольна выбором дочери, она считала, что Мария Михайловна как ее единственная наследница достойна лучшей партии. Но Мария Михайловна настояла на своем.

После свадьбы молодые Лермонтовы поселились в Тарханах. Но Юрий Петрович прожил там недолго. После смерти жены Марии Михайловны в 1817 году он вновь поселился в своем родовом имении Кропотове.

Юрий Петрович жил там с матерью Анной Васильевной и тремя незамужними сестрами. В дворянском быту замужество девушки часто зависело от приданого. У сестер Юрия Петровича приданого за малодоходностью имения не могло быть. Александра и Наталья остались незамужними, и впоследствии одна из них ушла в монастырь; вышла замуж, за П. В. Виолева, только одна Елена.

Летом 1827 года М. Ю. Лермонтов был у отца в ефремовской деревне.

Дорога в Кропотово проходила через Чембар, Тамбов, Козлов. Как дальше совершала свой путь Елизавета Алексеевна с внуком, мы точно не знаем. Можно предположить, что ехали они по кратчайшему пути Елецким трактом. Дорога с заездом в Москву, а оттуда через Ефремов в Кропотово составила бы по меньшей мере 600 верст крюку. На своих лошадях, взятых в Тарханах, такое путешествие было бы затруднительно. Лошадей надо было кормить, давать им отдых и тянуть за собой целый обоз фуража. Недалеко от Козлова в Елецком уезде на самой границе с Тамбовской губернией было сельцо Васильевское. Там жили ближайшие родственники матери Михаила Юрьевича — Григорий Васильевич и Александр Васильевич Арсеньевы, родные дяди Марии Михайловны, принимавшие живейшее участие в судьбе своей племянницы и ее сына. Григорий Васильевич был в Тарханах на похоронах Марии Михайловны. Елизавета Алексеевна в то время поддерживала с ним родственные отношения, советовалась. Григорий Васильевич впоследствии был у нее и у Лермонтова доверенным при разделе имения.

Дорога через Васильевское — это прямой путь в Кропотово. Оттуда можно было съездить и в Москву, не делая при этом большого крюка.

Таким образом, не было никакого смысла миновать Васильевское. Наоборот, оно в этой поездке служило дополнительной притягательной силой.

Сельцо Васильевское и соседние деревни Дмитриевка и Масловка были родиной многих дворовых, вывезенных отсюда в Тарханы и записанных за М. Ю. Лермонтовым как наследство матери.

Многие из них потом преданно служили М. Ю. Лермонтову. Это семьи Вертюкова, Летаренкова, Шерабаева.

Здесь же, в Васильевском, жил когда-то крепостной Александра Васильевича, а потом дядька М. Ю. Лермонтова — Андрей Иванович Соколов, который, вероятно, в этой поездке сопровождал своего питомца. Сомневаться в том, что М. Ю. Лермонтов с бабушкой останавливались тогда в селе Васильевском, не приходится, до Кропотова оставалось 28 верст.

Старожил села, Сергей Кузьмич Лосаков, 1891 года рождения, хорошо помнил последнюю владелицу Васильевского — Елизавету Григорьевну, дочь Григория Васильевича Арсеньева, оставшуюся в девицах и прожившую в своем родовом имении больше 90 лет. Она родилась в 1825 году.

В имение своих предков, в Кропотово, М. Ю. Лермонтов приехал тогда в первый раз. Бабушки Анны Васильевны уже не было в живых, она умерла в 1823 году. Его встретили отец и тетки. Можно предположить, каким большим вниманием был окружен мальчик, единственная «младая ветвь на пне сухом». Юрий Петрович второй раз не женился, и продолжателем рода, наследником лермонтовских традиций был один только Михаил Юрьевич.

Из рассказов отца и теток мальчик Лермонтов мог узнать прошлое когда-то знатного и богатого рода, увидеть портреты своих предков: прадеда Юрия Петровича и деда Петра Юрьевича, изображенных неизвестным крепостным художником в парадных кафтанах и в париках с буклями. Особенно богат наряд прадеда, на нем нагрудный знак депутата Комиссии по составлению нового уложения (1767); эта Комиссия была создана по велению Екатерины II. Но случилось так, что, когда Михаил Юрьевич готовился к поступлению в университетский благородный пансион, документы о дворянском происхождении Лермонтовых были утрачены и Юрию Петровичу пришлось обращаться в вотчинный департамент с просьбой о выдаче копии, подтверждающей пожалование вотчин роду Лермонтовых.

В Кропотове Михаил Юрьевич увидел портреты отца и матери. Он рано лишился матери и помнил ее очень смутно. С тем большим вниманием относился он ко всему, что напоминало о ней. С любовью он вглядывался в черты родного лица. Ему приятно было, что и отец дорожит ее памятью и бережно хранит не только портрет, но и ее альбом в красном сафьяновом переплете, с золотым тиснением и серебряной застежкой. Теперь в нем всего девять листов, шесть из них заполнены рукой Марии Михайловны³.

В стихах она признавалась в своей любви к Юрию Петровичу. Юрий Петрович отвечал ей также стихами.

В альбоме есть акварельный рисунок: два дерева, разделенные ручьем. На рисунке чернилами рукой Марии Михайловны надпись по-французски:

Склонности объединяют нас,
Судьба разъединяет.

И как ответ на это двустишие, карандашом написано другой рукой:

Ручей два древа разделяет,
Но ветви их сплетясь растут.

Альбом оставался в Кропотове до 1883 года, когда дальней родственницей поэта К. М. Цехановской был передан в Лермонтовский музей при Николаевском кавалерийском училище. Туда же одновременно были переданы и портреты из Кропотова и рисунки поэта, потом они поступили в Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук в Ленинграде⁴.

Дом Юрия Петровича в Кропотове был очень схож с домом бабушки в Тарханах. Деревянный, с мезонином, покрыт железом. В нем было двенадцать комнат: восемь внизу, четыре наверху.

В преданиях кропотовских старожилов утверждается, что комната Михаила Юрьевича была смежной с комнатой отца, затем — гостиная с балконом, за ней самая большая комната в доме — зала. Коридор отделял эту часть дома от той, где была столовая и комнаты сестер Юрия Петровича⁵.

К дому вела широкая аллея серебристых тополей. На одном из них мальчик вырезал свои инициалы — «М. Ю. Л.», и дерево долго хранило, до своей гибели, память о нем.

Иллюстрация:

Ю. П. Лермонтов, отец поэта.

Портрет работы неизвестного художника, масло.

Аллея разделяла сад на две половины, в одной был старый сад, а в другой, на южной стороне, молодой. Любопытно отметить, что эти названия, родившиеся еще во времена Лермонтова, и теперь живут в разговоре старожилов, хотя эти названия «старый» и «молодой» уже ничего не отражают: этих садов теперь нет. Остались заросли сирени, груши, вишни, смородины. В лермонтовские времена сады приносили доход 50 рублей⁶.

Иллюстрация:

М. М. Лермонтова, мать поэта.

Портрет работы неизвестного художника, масло.

Недалеко от дома, в западной стороне от него, на границе с полем, были расположены обычные хозяйственные постройки: кухня, ткацкая, конюшня, каретный сарай и два амбара, сделанные из дубового леса. Погреб, ледник и скотный сарай сложены из дикого камня, добываемого и поныне недалеко от усадьбы. Крыши у всех помещений были соломенные. На выгоне располагалось гумно. Там скирдовали снопы, молотили. Рядом с гумном — два плетневых овина, обмазанных глиной. Это нехитрое сооружение было тогда необходимо и в крестьянском и помещичьем быту. Как все усадьбы, кропотовское имение окружала канава, обсаженная акациями и березовыми деревьями⁷.

Площадь под усадьбой небольшая — около 5 десятин.

Когда смотришь на усадьбу с берега речки Любашевки, протекающей у ее подножия, то она видна как на ладони. Здесь перед самым домом и садом был пруд. Отсюда открывается панорама на деревню, усадьбу, на уходящие в сторону Бабарыкина поля, оканчивающиеся лесом. А по двум другим сторонам эту небольшую усадьбу вместе с крестьянскими избами, построенными по склону реки Любашевки, окаймляют два суходольных оврага — один с юга, другой с севера. При Лермонтовых здесь были пруды. В них водилась рыба. Все это тогда видел М. Ю. Лермонтов, знакомясь с отцовской усадьбой.

В Кропотове Михаил Юрьевич повстречался с девушкой, имени которой он не назвал. Одни исследователи считают, что это была А. Г. Столыпина, в замужестве Философова, другие же — что этой девушкой была Софья Сабурова.

Чистая детская любовь осветила жизнь Лермонтова в ефремовской деревне и нашла отражение в его творчестве. Свои переживания он выразил в стихотворении «К гению»:

Но ты забыла, друг, когда порой ночной
Мы на балконе там сидели. Как немой,
Смотрел я на тебя с обычною печалью.
Не помнишь ты тот миг, как я, под длинной шалью
Сокрывши голову, на грудь твою склонял —
И был ответом вздох, твою я руку жал —
И был ответом взгляд и страстный и стыдливый!
И месяц был один свидетель молчаливый
Последних и невинных радостей моих!
Их пламень на груди моей давно затих!..
Но, милая, зачем, как год прошел разлуки,
Как я почти забыл и радости и муки,
Желаешь ты опять привлечь меня к себе?..

(«К гению», т. I, стр. 27—28).

Помимо названного стихотворения «К гению» кропотовские переживания отразились и в других произведениях

Иллюстрация:

А. Г. Столыпина.

Акварель В. И. Гау (1844 г.). этих лет: «Не привлекай меня красою» и «Дерево»; все они тесно связаны с образом любимой девушки:

Давно ли с зеленью радушной
Передо мной стояло ты,
И я коре твоей послушной
Вверял любимые мечты;
Лишь год назад два талисмана
Светилися в тени твоей,

И ниже замысла обмана
Не скрылося в душе детей!..
Детей — о! да, я был ребенок! —
Промчался легкой страсти сон;
Дремоты флер был слишком тонок —
В единый миг прорвался он.
И деревцо с моей любовью
Погибло, чтобы вновь не цвесть;
Я жизнь его купил бы кровью,—
Но как переменить, что есть?..

(«Дерево», т. I, стр. 135).

К стихотворению «К гению» Лермонтов сделал приписку: «Напоминание о том, что было в ефремовской деревне в 1827 году — где я во второй раз полюбил 12 лет — и поныне люблю» (т. 1, стр. 387). А в другом месте он дополняет это признание: «...Кто хочет узнать имя девушки, пускай спросит у двоюродной сестры моей...» (т. VI, стр. 387).

Двоюродными сестрами Лермонтов называл молоденьких двоюродных сестер своей матери. Анна Григорьевна Столыпина как раз и была такой двоюродной сестрой. Ей, вероятно, посвятил Михаил Юрьевич свою юношескую драму «Люди и страсти», где говорится о любви героя к двоюродной сестре.

На листке со стихотворным посвящением к этой драме Лермонтов зарисовал А. Г. Столыпину под сухим деревом⁸.

Образ сухого дерева ассоциировался у поэта с погибшей любовью.

Хоть и немного прожил в Кропотове Михаил Юрьевич, но оно оставило свой след в его душе. Он лучше узнал отца, понял причину незадавшейся жизни своих родителей. Вот почему он писал впоследствии:

Я сын страданья. Мой отец
Не знал покоя по конец.
В слезах угасла мать моя;
От них остался только я,
Ненужный член в пиру людском,
Младая ветвь на пне сухом; —
В ней соку нет, хоть зелена, —
Дочь смерти, — смерть ей суждена!

(т. I, стр. 363).

Заклад Кропотовского имения.
Встречи отца с сыном. Окончательный
разрыв Е. А. Арсеньевой с Ю. П. Лермонтовым

Осенью 1827 года М. Ю. Лермонтов приехал вместе с бабкой в Москву, где стал готовиться к вступительным экзаменам в Московский университетский благородный пансион. Но связи с Кропотовом и Васильевским не прерывались. Юрий Петрович приезжал в Москву в эту осень часто: он подготовлял заклад имения. В Московском опекунском совете, где закладывалось имение, попечителем был Николай Васильевич Арсеньев, с ним велись об этом предварительные переговоры. А Николай Васильевич наведывался, конечно, в Васильевское. Да и Юрия Петровича уважали в семье Арсеньевых, и он у них бывал. Через Арсеньевых семейные новости доходили до Е. А. Арсеньевой и ее внука.

Ю. П. Лермонтов от кропотовского имения получал дохода около 10 тысяч рублей ассигнациями в год⁹. Этого было недостаточно, чтобы жить с привычным комфортом. Приданое Марии Михайловны израсходовали. Нужно было добывать новые средства. Осенью 1827 года сестры Юрия Петровича выдали ему доверенность на заклад имения¹⁰. Но заклад состоялся позже: 16 февраля 1828 года Юрий Петрович приехал для этой цели в Москву.

Имение было заложено на общих основаниях, то есть 200 рублей за каждую ревизскую душу. На таких условиях закладывала часть своего имения Е. А. Арсеньева в 1826 году, когда ей понадобилось ссудить деньги Марии Акимовне Шан-Гирей на покупку Апалихи. Точно так же закладывал свое Болдино А. С. Пушкин, готовясь к свадьбе с Н. Н. Гончаровой.

Всего Юрий Петрович заложил 16 февраля 1828 года 140 душ на сумму в 28 000 рублей и получил наличными, за вычетом комиссионных, 27 699 рублей¹¹.

По закладной ежегодно надо было уплачивать 2240 рублей. Ссуда была дана на 24 года. Все это тяжелым бременем ложилось на пошатнувшееся имущественное положение семьи Лермонтовых.

Но винить в этом Юрия Петровича было нельзя. Кропотовское имение давало доход только от продажи хлеба, а он в те годы был особенно дешев.

Все крупные помещики в то время наживали состояния винокурением и винными откупами (Столыпины, Уваровы, Мартыновы, Шереметьевы и др.).

Заняться винокурением или изыскать какие-либо другие источники дохода Юрию Петровичу мешало, в первую очередь, слабое здоровье. По этой причине он оставил так рано военную службу. Для постройки винокуренных заводов и для покупки хлеба нужны были свободные оборотные средства, и довольно крупные, а их не было. Малодоходное кропотовское имение не позволяло накопить средства ни отцу, ни матери, ни самому Юрию Петровичу. Затруднения в средствах начались давно. Поэтому странно звучат слова А. Ф. Тирана о Юрии Петровиче как об игроке и пьянице. Тиран с Юрием Петровичем никогда не встречался. Его воспоминания, написанные по непроверенным слухам, явно пристрастны, вызваны тем, что среди юнкеров, и особенно у М. Ю. Лермонтова, который с ним учился, А. Ф. Тиран был предметом частых насмешек. Все поведение Юрия Петровича противоречит воспоминаниям А. Ф. Тирана.

С Юрием Петровичем встречались А. П. Шан-Гирей, С. А. Раевский, Верещагины, но никто из них ничего плохого о нем не сказал.

Сестры дали Юрию Петровичу полную волю в управлении хозяйством, написали от себя доверенность на заклад имения и на получение всей суммы денег по закладной. Эти деньги полностью не были израсходованы. После смерти Юрия Петровича осталось 12 000 рублей, отданных взаймы разным лицам¹².

С Юрием Петровичем, как с весьма положительным человеком, поддерживала отношения семья Арсеньевых, пользовавшаяся большим авторитетом в дворянском обществе.

При разделе имения Арсеньевых в 1825 году Юрий Петрович был доверенным генерал-майора Никиты Васильевича¹³.

Как нам удалось установить, для уплаты процентов по закладной Юрий Петрович приезжал в Москву 7 февравля 1829 года и 20 февраля 1830 года и для того, чтобы перезаложить имение на новых условиях, — еще 12 апреля

1831 года. Кропотовское имение перезаложено было сроком на 37 лет. Ежегодные взносы снижались до 1680 рублей (5% за ссуду и 1% в погашение капитала¹⁴).

До сих пор было известно, что Юрий Петрович был у сына в Москве только один раз, в декабре 1828 года. Установлено это было из письма Михаила Юрьевича в Апалиху тетке Марии Акимовне Шан-Гирей: «Папенька сюда приехал, и вот уже 2 картины извлечены из моего портфеля... Слава богу, что такими любезными мне руками» (т. VI, стр. 404).

Теперь к этой встрече мы можем прибавить еще четыре: в феврале 1828, в феврале 1829, в феврале 1830 и в апреле 1831 года. Трудно представить себе, чтобы, находясь в Москве, отец не навестил сына. В 1828 году Михаил Юрьевич поступил учиться в Московский университетский пансион. Мы знаем, как отец интересовался всем, что касалось его сына, их взаимоотношения сложились так, что встречи были необходимы для них обоих.

Учитель Лермонтова, Зиновьев, вспоминает, что отец Михаила Юрьевича несколько раз приезжал в Москву к сыну, но только не мог назвать время¹⁵. Мы теперь можем уточнить даты приездов Ю. П. Лермонтова в Москву на основании документов и подтвердить воспоминания Зиновьева о довольно частых встречах отца с сыном.

В письме к М. А. Шан-Гирей М. Ю. Лермонтов сообщал только о двух картинах, взятых отцом. Но рисунков и картин Лермонтова в Кропотове оказалось больше.

К. М. Цехановская, внучка Авдотьи Петровны Пожогиной-Отрашкевич, сестры Юрия Петровича, передала в Лермонтовский музей при Николаевском кавалерийском училище портреты прадеда, деда, отца и матери поэта и с ними два рисунка М. Ю. Лермонтова: «Младенец, тянущийся к матери» 1829 года и «Мадонна с младенцем» 1831 года.

В письме К. М. Цехановская сообщала: «...еще остались три картины, рисованные (две карандашом и одна краской) Михаилом Юрьевичем в детстве, а именно: в 1827—28 годах. Для мальчика таких лет, каких он был тогда, все эти картины исполнены очень хорошо. На них сохранились еще имя и фамилия рисовавшего, а также год и число»¹⁶.

В Кропотове было не меньше пяти картин. Привезены туда они были Юрием Петровичем. На них разные даты: от 1827 по 1831 год. Это доказывает, что сношения отца с сыном продолжались, очевидно, до самой смерти Юрия Петровича.

Михаил Юрьевич нарисовал портрет своего отца, и по тому, с какой любовью он это сделал, можно заключить, что он уважал и любил Юрия Петровича.

Частые встречи отца с сыном позволили Юрию Петровичу следить за развитием сына, знать его наклонности и дарования. В тетрадях Михаила Юрьевича за время обучения его в Московском благородном пансионе и университете появилось около двухсот лирических стихотворений, несколько больших поэм: два очерка «Демона», «Черкесы», «Кавказский пленник», «Корсар», «Два брата», «Джулио», «Последний сын вольности», пьесы: «Испанцы», «Люди и страсти».

Можно думать, что отец читал их; провидя поэтическое дарование сына, он писал в своем завещании:

«...Хотя ты еще и в юных летах, но я вижу, что ты одарен способностями ума, — не пренебрегай ими и всего более страшись употреблять оные на что-либо вредное или бесполезное: это талант, в котором ты должен будешь некогда дать отчет богу!.. Ты имеешь, любезнейший сын мой, доброе сердце, — не ожесточай его даже и самою несправедливостью и неблагодарностию людей, ибо с ожесточением ты сам впадешь в презираемые тобою пороки...»¹⁷

Дальнейшие строки этого завещания говорят о том, что Михаил Юрьевич знал причины разлуки с отцом:

«...Благодарю тебя, бесценный друг мой, за любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимание, которое я мог замечать, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою.

Тебе известны причины моей с тобой разлуки, и я уверен, что ты за сие укорять меня не станешь. Я хотел сохранить тебе состояние, хотя с самою чувствительнейшею для себя потерею, и бог вознаградил меня, ибо вижу, что я в сердце и уважении твоем ко мне ничего не потерял...»

Автобиографическая драма Лермонтова «Люди и страсти» окончена летом 1830 года. В ней настолько близко к правде изображена распря отца и бабушки из-за права воспитания мальчика, что П. Висковатый по этому художественному произведению реконструировал взаимоотношения Ю. П. Лермонтова и Е. А. Арсеньевой.

На этом же произведении основана его догадка, что внук якобы должен был оставаться у бабушки до 16 лет. В завещании же Е. А. Арсеньевой это не оговорено. Нового соглашения Ю. П. Лермонтов и Е. А. Арсеньева не заключали. Михаил Юрьевич продолжал жить у бабки и по достижении 16 лет.

Первый собиратель материалов о М. Ю. Лермонтове В. Х. Хохряков утверждал, что Е. А. Арсеньева — прототип Марфы Ивановны Громовой. Хохряков встречался с П. П. Шан-Гиреем и С. А. Раевским и сделал свои записи, основываясь на их рассказах.

В пьесе юного Лермонтова Марфа Ивановна Громова наделена далеко не симпатичными чертами, она сурова, жестока и несправедлива к своему зятю, Николаю Михайловичу Волину, отцу внука.

Читала ли Е. А. Арсеньева эту пьесу или Лермонтов ее бабушке не показывал — отношение внука к ее распре с Юрием Петровичем, несомненно, было ей известно. Она понимала, что внук может покинуть ее и уехать.

Крепнущую дружбу между отцом и сыном Е. А. Арсеньева приписывала частым встречам в Москве, во время которых Юрий Петрович посвятил подросшего сына в свои взаимоотношения с тещей. И Е. А. Арсеньева окончательно рассорилась с зятем. Все это так взволновало ее, что она заболела.

Потеряв мужа и дочь, Елизавета Алексеевна всю свою любовь сосредоточила на внуке: «...он один свет очей моих, все мое блаженство в нем... нрав его и свойства совершенно Михаила Васильевича», — писала Е. А. Арсеньева о внуке в письме к П. А. Крюковой¹⁸.

Близкие к Е. А. Арсеньевой люди, зная ее привязанность к внуку, старались очернить Юрия Петровича в глазах сына. Камнем ложилась на впечатлительную душу подростка ссора самых близких для него людей. «У моей бабки, моей воспитательницы, жестокая распря с отцом моим, и все это на меня упадает», — говорит герой драмы «Люди и страсти» Юрий Волин.

Духовное завещание Юрия Петровича написано в январе 1831 года, когда здоровье его пошатнулось. Это завещание рисует нам его составителя как человека умного, гуманного; оно проникнуто любовью к сыну. Через посредство сына он хочет примириться и с Елизаветой Алексеевной, — «матерью обожаемой мной женщины» называет он ее в завещании. Заклинает сына беречь и развивать свой талант.

12 апреля 1831 года, как говорилось выше, Юрий Петрович приезжал в Москву. Михаил Юрьевич жил с бабушкой на Молчановке.

Каким было свидание отца с сыном на этот раз? Мы можем только предполагать. Не улеглись еще страсти разгоревшейся семейной драмы. Но ухудшавшееся здоровье Юрия Петровича мешало ему быть настойчивым и непримиримым в вопросе дальнейшей судьбы сына. Близился конец жизни этого много страдавшего человека.

В июле 1831 года Михаил Юрьевич пишет драму «Странный человек», где как-то пытается оправдать поведение своей бабушки жестокостью отца в отношениях с матерью. Но в какой степени автобиографична и эта драма? Не есть ли она художественное переосмысление событий, имевших место в жизни не только самого автора, но и близко стоявших к нему людей? Кто возьмет на себя смелость ответить утвердительно и категорично на этот вопрос?

1 октября 1831 года Юрия Петровича не стало. Смерть развязала узел семейной драмы, оставив в душе юного поэта горький осадок.

Умер Юрий Петрович в Кропотове, похоронен в селе Шипове. Запись о его смерти обнаружена сравнительно недавно в метрических книгах шиповской церкви, в приходе которой числилось сельцо Кропотово.

Был ли Михаил Юрьевич при кончине отца, мы пока не знаем. Если судить по стихотворению «Ужасная судьба отца и сына», то можно предполагать, что Юрий Петрович умер вдали от сына.

Ужасная судьба отца и сына
Жить розно и в разлуке умереть,
И жребий чуждого изгнанника иметь,
На родине с названьем гражданина!
Но ты свершил свой подвиг, мой отец,
Постигнут ты желанною кончиной;
Дай бог, чтобы, как твой, спокоен был конец
Того, кто был всех мук твоих причиной!
Но ты простишь мне! Я ль виновен в том,
Что люди угасить в душе моей хотели
Огонь божественный, от самой колыбели
Горевший в ней, оправданный творцом?

Однако ж тщетны были их желанья:
Мы не нашли вражды один в другом,
Хоть оба стали жертвою страданья!

(«Ужасная судьба», т. I, стр. 234).

Также нам неизвестно, был ли Лермонтов на похоронах отца. Мы опять должны обратиться к творчеству поэта. В стихотворении «Эпитафия» в 1832 году Лермонтов обращался к отцу:

Прости! Увидимся ль мы снова?
И смерть захочет ли свести
Две жертвы жребия земного,
Как знать! Итак прости, прости!..
Ты дал мне жизнь, но счастья не дал;
Ты сам на свете был гоним,
Ты в людях только зло изведал...
Но понимаем был одним.
И тот один, когда, рыдая,
Толпа склонялась над тобой,
Стоял, очей не обтирая,
Недвижный, хладный и немой.
И все, не ведая причины,
Винили дерзостно его,
Как будто миг твоей кончины
Был мигом счастья для него.
Но что ему их восклицанья?
Безумцы! Не могли понять,
Что легче плакать, чем страдать
Без всяких признаков страданья.

(«Эпитафия», т. II, стр. 31).

Это стихотворение позволяет предполагать, что Михаил Юрьевич на похоронах отца был. Как мы говорили уже, между Москвой, Васильевским и Кропотовом существовала постоянная связь. Не только сестры Ю. П. Лермонтова известили сына о кончине отца, это могли сделать и Арсеньевы, которые поддерживали с ним родственные отношения. Кроме того, Михаил Юрьевич был душеприказчиком отца, это знал он из завещания Юрия Петровича, поручившего сыну выполнить его последнюю волю. Как же мог Михаил Юрьевич оставаться в Москве и не поехать на похороны отца, которого он жалел и любил?..

Могила Юрия Петровича была внутри кирпичной церковной ограды на юго-восточной стороне шиповской церкви, в углу между алтарем и южной папертью, довольно близко к церковной стене, к ее алтарной части^*.

На могиле был установлен небольшой памятник из серого гранита, увенчанный крестом. На камне надпись.

Теперь церковь наполовину разрушена: в ней нет колокольной части, разобрана ограда, не видно памятников. Но и в таком виде эта одиноко стоящая шиповская церковь остается немым свидетелем посещения М. Ю. Лермонтовым этих печальных для его сердца мест.

Село Шипово, ныне Становлянского района Липецкой области, находится в шести километрах от Кропотова в сторону Ефремова, на север; в трех километрах от него проходит граница Тульской области. От Шипова остался теперь небольшой поселок — 12—15 домов, входящий отдельной бригадой в колхоз имени М. Ю. Лермонтова.

Биографы Лермонтова немало уделяли внимания личности Юрия Петровича. Но немногое удалось установить о скромной жизни человека, ничем не примечательного в общественном отношении. Отсутствие архивных материалов, главным образом писем Юрия Петровича и писем, адресованных ему, особенно затрудняет исследователей. Переписка Юрия Петровича с сыном, вероятно, существовала, но до нас не дошла.

Ю. П. Лермонтов первый заметил дарование сына и правильно его оценил. Юрий Петрович должен был обладать умом, образованием и иметь достаточно времени, чтобы наблюдать за развитием сына и его одаренностью.

Юрий Петрович пользовался уважением и доверием окружающих. Крепостной люд называл его «добрым, даже очень добрым барином».

Вырыпаев П. А. - Лермонтов: Новые материалы к биографии